...слова, как бы они не были красивы, остаются только словами, а не делом.

Тот, кто глядит в прошлое, так же видит будущее, как видно в зеркале глубоких вод высокое небо.

...самый закоренелый злодей может со временем исправиться, но плохой поэт останется плохим навеки...

ПЕТЕФИ (Petofi) Шандор (1823-49), венгерский поэт. Возглавил восстание в Пеште во время Революции 1848-49. Погиб в бою. Призыв к национально-освободительной борьбе — в основе сборника «Стихи» (1844). Фольклорно-сказочная поэзия «Витязь Янош» (1844), драма «Тигрица и гиена» (1845), роман «Веревка палача» (1846), поэма «Апостол» (1848), лирические стихи, публицистика. Для поэзии Петефи характерно единство социально-аналитического реализма и романтики.

ШАНДОР ПЕТЕФИ О СОБЫТИЯХ 15 МАРТА

...Рано утром поспешил в кофейню, где собралась молодежь. По пути встретил Пала Вашвари, сказал ему, чтоб он пошел к Йокаи и пусть они вместе дожидаются меня. В кофейне собралось несколько молодых людей, они печально беседовали о политике. Дьюлу Буйовского, бывшего среди них, я пригласил к Йокаи, остальным сказал, чтобы всех, кто будет приходить, задержали до нашего возвращения.
Придя домой, я рассказал о своих намерениях немедленно освободить печать. Товарищи согласились. Буйовский и Йокаи начали составлять воззвание, Вашвари и я ходили по комнате. Вашвари размахивал моей тростью, не зная, что в ней штык; вдруг штык, никого из нас не задев, вылетел прямо по направлению к Вене.
— Хорошая примета! — вскричали мы в один голос. Когда воззвание было готово и мы уже собрались в путь, я спросил, какой сегодня день.
— Среда, — ответил кто-то.
— Счастливый день! — сказал я. — В среду я женился!
Полные восторга и веры в судьбу, пошли мы снова в кофейню, где уже было полно молодежи. Йокаи прочел вслух воззвание, я продекламировал свою «Национальную песню». И то и другое было встречено гулом одобрения.
(«Национальную песню» я написал за два дня до 15 марта на случай празднества, которое хотела устроить молодежь 13 марта и которое ввиду последующих событий оказалось уже ненужным...)
В кофейне мы приняли решение обойти всю университетскую молодежь, а затем в полную силу приступить к великой работе. Решили прежде всего пойти к медикам. Когда мы вышли на улицу, полил дождь и продолжался до самого позднего вечера, но восторг, как бенгальский огонь: водой его не загасишь.
Во дворе медицинского факультета Йокаи снова прочел воззвание, а я — «Национальную песню». Оттуда двинулись к инженерам, в семинарий к юристам; с каждой минутой росли шеренги и рос восторг. В вестибюле семинария перед нами предстал один профессор и произнес с великим пафосом:
— Господа, именем закона...
Дальнейшую его речь заглушили громовые крики множества людей, и почтенный профессор, не имея возможности продолжать, убрался восвояси. Юристы ринулись на улицу, чтобы присоединиться к нам. Один из них, Видач, сообщил, что профессора под страхом исключения запретили им принимать участие в предполагаемом празднестве. Смех и сердитые возгласы среди слушателей. Но вопрос о празднестве был уже не столь важен. Йокаи снова огласил воззвание и «12 пунктов», меня заставили продекламировать «Национальную песню». То и другое было встречено с неистовым восторгом. Толпа, запрудившая площадь, каждый раз, точно эхо, отвечала на слова припева: «Клянемся!»
— А теперь идем к цензору, заставим его подписать воззвание и «Национальную песню»! — крикнул кто-то.
— К цензору не пойдем! — отвечал я. — Никаких цензоров больше знать не хотим! Идем прямо в типографию!
Все тотчас согласились и последовали за мной.
Печатня Ландерера была ближе всего, туда мы и устремились. Йокаи, Вашвари, Видача и меня уполномочили занять типографию. Мы это и сделали от имени народа. «12 пунктов» и «Национальная песня» сразу же пошли в набор. В это время Габор Эгреши, Дэгре, Вашвари, йокаи и другие произносили на улице вдохновенные речи. К полудню листовки были готовы и тысячами стали распространяться среди народа, который расхватывал их, хмелея от радости. К трем часам пополудни мы объявили, что на Музейной площади будет собрание, и толпа рассеялась.
Несмотря на ливень, десять тысяч человек собрались перед музеем; оттуда по общему решению направились к городской ратуше, чтобы граждане могли присоединиться к требованию «12 пунктов» и примкнуть к нам. Зал заседаний открылся и впервые наполнился народом. После короткого совещания бургомистр от имени граждан подписал «12 пунктов». Он показал их толпе, ожидавшей внизу, под окнами. Народ приветствовал их с восторгом... Вдруг разнесся слух:
«Идут войска!» Я оглянулся вокруг, чтобы проверить людей, но не увидел ни одного испуганного лица. Из всех уст вырвался крик: «Оружия! Оружия!»
Весть о войсках, впрочем необоснованная, подействовала на толпу так возбуждающе, что Пал Няри и Клаузаль говорили больше часу, хотя из их речей мы улавливали только обрывки фраз.
— На Буду, на Буду! К наместническому совету! Откроем двери тюрьмы, освободим Танчича! На Буду! — кричали люди.
Эти возгласы раздавались в толпе чаще других. Наконец выбрали депутацию, которая должна была пойти в Буду и призвать наместнический совет к немедленному уничтожению цензуры, освобождению Танчича, изданию приказа, согласно которому войска не должны вмешиваться в наши дела...
Депутация, сопровождаемая по меньшей мере двадцатью тысячами человек, поднялась в Буду к наместническому совету и заявила о своих требованиях. Члены всемилостивейшего наместнического совета побледнели и соизволили задрожать. После пятиминутного совещания совет согласился на все. Войскам был дан приказ не вмешиваться, цензура была отменена, двери тюрьмы, где был заключен Танчич, отворились, неисчислимая толпа подхватила писателя-узника и, торжествуя, понесла его в Пешт.
Это произошло 15 марта. По своим результатам день этот останется навеки знаменательным в венгерской истории. Если бы этими событиями дело и ограничилось, тут не было бы ничего необычайного, но как начало это было прекрасно, доблестно. Ребенку труднее сделать первые шаги, чем взрослому человеку пройти долгие мили.
Ш. Петефи. Собр. соч., т. IV. М.. 1953, стр. 142—145.