Ипотека и кредит

 Пословицы, поговорки, загадки, присказки, афоризмы. 

 Обязанность без права есть рабство; право без обязанности - анархия.

ПЛЕХАНОВ Георгий Валентинович (1856-1918), российский политический деятель, философ, пропагандист марксизма. С 1875 народник, один из руководителей «Земли и воли », «Черного передела ». С 1880 в эмиграции, основатель марксистской группы «Освобождение труда». Один из основателей РСДРП, газеты «Искра». После 2-го съезда РСДРП один из лидеров меньшевиков. В Революцию 1905-07 выступил против вооруженной борьбы с царизмом. В 1-ю мировую войну оборонец, один из руководителей группы «Единство». В 1917 вернулся в Россию, поддерживал Временное правительство. К Октябрьской революции отнесся отрицательно (считал, что по степени социально-экономического развития Россия не готова к социалистической революции). Фундаментальные работы по философии, социологии, эстетике, этике, истории русской общественной мысли.

Статья Г. В. Плеханова «Круг смыкается»

Есть другие факты, становящиеся все более многочисленными и не позволяющие сомневаться в том, что «левизна» с постоянно возрастающим ускорением превращается в «правизну». Едва ли не каждый номер едва ли не каждой газеты содержит в себе неотразимые свидетельства на этот счет.
В деревнях крестьяне разрушают помещичьи дома, жгут находимые в них книги, уничтожают ссыпанный в помещичьи амбары хлеб, разоряют их же обслуживающие больницы и школы, словом, придают своей «классовой борьбе» с землевладельцами такой характер, благодаря которому она является варварской реакцией против реформ Петра Великого. В городах развязными господами положения являются пьяные солдаты, как это было недавно в Ржеве, и учиняются погромы, иногда заканчивающиеся избиением евреев (Тамбов, Харьков и т. д., и т. д.).
Мне скажут, что это происходит вне всякой связи с деятельностью каких бы то ни было элементов революционной демократии, которая сама осуждает стихийные выступления народной массы. Однако хотя революционная демократия и осуждает подобные выступления, невозможно отрицать, что они связаны с деятельностью некоторых ее элементов.
Вот, например, что происходило и, кажется, до сих пор происходит в Раненбургском уезде Рязанской губ.
Там какие-то агитаторы стали внушать крестьянам:
«Необходимо немедленно захватить землю. Буржуазия захватила власть в свои руки и прогнала Чернова. Захватывайте землю, пока не поздно!»
Неизвестно, кто были агитаторы, пустившие эти лозунги в темную крестьянскую массу. Я согласен верить, что они не принадлежали даже самому р-р-революционному, максималистскому крылу партии социалистов-революционеров. Готов признать, что и к партии ленинцев они не имели прямого отношения. Но как вы думаете, читатель: почему они сочли уместным и полезным волновать массу указанием на отставку г. Чернова? Не потому ли, что в распоряжениях нашего недавнего «селянского министра» слышались им явственными намеки на необходимость немедленного захвата крестьянами помещичьих земель? Полагаю, что поэтому. А если поэтому, то можно ли утверждать, что в нашей революционной демократии не существует таких элементов, на которые, хоть отчасти, падала бы ответственность за беспорядки, происходящие в деревнях и заставляющие вспоминать о временах Степана Разина и Емельяна Пугачева.
Далее. Что сказать о психологии солдат, бесчинствующих в городах и порой облагающих население настоящими военными контрибуциями? Тот жестко ошибается, кто думает, что ее наиболее печальные черты возникли независимо от воздействия на солдат известных элементов революционной демократии.
Вспомним братание с немцами. Его проповедовали ленинцы, а ленинцам поддакивали, по своему обыкновению, не совсем решительно, полуленинцы. Наши солдаты жадно прислушивались к проповеди братания и, как это всем известно, усердно практиковали его. Но проповедь братания есть в то же самое время проповедь самого жесткого нарушения военной дисциплины. А что такое армия, лишенная дисциплины? Я уже не раз говорил и писал: это дикая развращенная орда. И все мы знаем, что далеко не только проповедью братания разрушали в солдатском сердце чувство дисциплины известные элементы наших крайних левых партий. После этого нельзя удивляться тому, что пьяные солдаты своими бесчинствами наводят ужас на мирное население наших городов и успокаиваются только тогда, когда правительство противопоставляет их насилию вооруженную силу.
Стыдно сказать, а грех – большой грех! – утаить: известные элементы наших крайних левых партий, несомненно, должны нести значительную долю ответственности за то анархически-реакционное движение, которое перебрасывается теперь, к нашему стыду и горю, из одной местности в другую.
Эти элементы нанесли трудно поправимый вред революционному делу благодаря тому, что слишком плохо уяснили себе незаменимые условия его успеха.
Когда совершилась наша революция, они заговорили о необходимости ее углубления. Для углубления революции, как и всякого другого общественного движения, требуется наличность известных объективных условий. В России не было объективных условий, нужных для углубления революции в смысле замены капиталистического строя социалистическим. С этим иногда бывали вынуждены согласиться даже ленинцы. А полуленинцы очень редко оспаривали это. Но, с другой стороны, очень многие революционеры наши твердо держались того убеждения, что они изменили бы принципу борьбы классов, если бы хоть в некоторых случаях воздержались бы от борьбы с буржуазией. Буржуазия была существенно заинтересована в установлении у нас правового порядка и потому не могла сочувствовать контрреволюции. Но чтобы оправдать свой отказ от всяких соглашений с ней, наши крайние левые партии, чуть не с самых первых дней переворота, стали третировать ее как контрреволюционную силу. К этому присоединилось неправильное представление об ответственности за нынешнюю войну, которая, согласно циммервальд-кинтальской догме, в одинаковой мере распространяется на буржуазию всех стран, не исключая экономически отсталой России. Вследствие этого даже полуленинцы в своем отношении к буржуазии усвоили себе такую тактику, как будто бы они считали возможным существование капиталистического общества без капиталистов. Это было нелогично. Но усвоенная ими нелогичная тактика по отношению к буржуазии производила сильнейшее впечатление на широкую массу. А так как крайняя экономическая отсталость России делала эту широкую массу пока еще совершенно неспособной к сознательному и организованному движению в сторону социализма, то нашим «крайним» агитаторам пришлось опираться на такие стороны ее характера, которые представляли собою печальное наследие печальных веков темноты и рабства. Но чем громче апеллировали они к этим сторонам ее характера, тем более предрасполагали они и к тем стихийным выступлениям, которые, как сказано мною выше, явились варварской реакцией против реформ Петра Великого. Весьма естественно, что в результате подобных выступлений начали раздаваться прямые призывы к восстановлению старого порядка. Тут все естественно. Тут все неизбежно. Тут все логически вытекает одно из другого. Враги революционной демократии, видя ее серьезные ошибки, готовы кричать теперь: «Долой ее, распни ее!».
Мы, сами принадлежащие к этой демократии, конечно, не повторим этого реакционного крика. Мы критикуем ошибки демократии не затем, чтобы осуждать ее на распятие. Мы воскликнем наоборот:
«Да здравствует революционная демократия, но да откажется она от тех ошибок, которые грозят окончательной гибелью как ее собственному делу, так и всей стране!»
Нам все еще хочется верить, что она способна отказаться от тактики, которая роковым образом превращает революционную «левизну» в реакционную «правизну».


Единство. 1917. 6 октября.

 

 

Rambler's Top100